За эти десять дней, с того момента как Данилов его уволил, выкинул за порог как старую тряпку, Герман оброс неопрятной щетиной, похудел, осунулся, но вряд ли даже когда смотрел на себя в зеркало, это замечал. Как не замечал грязного воротничка несвежей десятидневной рубашки, засаленных манжет, пятна кетчупа на животе, побуревшего и ставшего похожего на кровь. Впрочем, именно это пятно его и натолкнуло на мысль, что девчонка должна заплатить. Кровью. За всё.

— Это она во всём виновата. Она, — пробовал он ногтем кончик швейцарского складного ножа, что обычно держал в машине для всяких незатейливых нужд: апельсин детям порезать, конверт открыть, ногти почистить.

Нож он не собирался использовать как оружие, им только припугнуть. Но про кровь не шутил.

Мучительно обдумывал он планы этой мести. Плохо спал. Толком не ел. По заветному телефончику не звонил. Всё думал, как её наказать, эту тварь «с чёлочкой». И, наконец, придумал. Вернее, как он знал с первого дня, едва её увидел у Данилова. Это как пыталась для него имитировать и та проститутка, что должна была быть похожа на девчонку. Как сидело глубоко в яйцах и не хотело отпускать. И он все десять дней копил это как в глубине мошонки, никого, даже бывшую жену Агранского, к ней не подпуская. А со вчерашнего вечера уже предвкушал.

Анька, бывшая жена Агранского, прозванная им теперь Доска с шарами, вместо ЗасосоСемЯнович, как в пору своей работы ундиной по вызову, ещё жила в снятой им квартире. Сначала так требовалось по сценарию (Данилов сказал помочь жене Арганского, он помог, хоть и не уточнял какой «жене»), потом она ждала звёздного часа Анисьева, когда он должен был заменить её Девчонкой (эту с чёлочкой он теперь иначе как Девчонка и не звал) и подарить «другу». После в нём взыграла жадность, и он решил трахать её, пока она не уберётся.

Но после «чёрного понедельника», когда Данилов его выставил, он даже трахать Аньку не хотел. Берёг запал, чтобы выплеснуть его по назначению. И вот он — его час настал, не прошло и десяти дней.

Эта дурочка и не в курсе, что вместо весёлой прогулки с хозяином «Тигровой лилии», ждёт её совсем другая поездка. Когда вчера вечером этот фраер ей названивал, приглашая сегодня прокатиться с друзьями на катере, ему тоже было невдомёк, что разговор тут же передали ему, Анисьеву и не абы кто, а его собственная секретарша.

И как удачно совпало! Герман Анисьев на ходу почесал зудящую промежность. Надо бы помыться. Но смоет, смоет десятидневную грязь, как только птичка будет в клетке.

Вчера, мечась по квартире в поисках решения как же заманить Девчонку, он думал всё сделать один. Но сегодня с утра понял, что ему обязательно нужен сообщник, вернее сообщница, и взял Аньку с собой.

И пока та, поднятая ни свет ни заря, отсыпалась в машине, припаркованной у местного магазинчика, Анисьев гарцевал у дома Данилова, нервничая, волнуясь и предвкушая одновременно.

И ведь всё, всё пока шло как надо.

Он посмотрел на часы: восемь. Девчонка на остановке, где и договорилась встретится с «дружком». И Герман Анисьев уже довольно вытер потную лысину несвежим платком, прячась за стволом большого тополя, когда вышла неожиданная накладка: Агранский приехал не один.

Два джипа вместо одного, лихо въехали на площадь, поднимая пыль. И пока девицы из них побежали в местный магазин затариваться, а парни в ближайший лесок ссать, Герман Анисьев стал свидетелем разговора.

— Рад, что ты с нами, — попытался Агранский облапить Девчонку, но та увернулась.

— За грибами собралась? — показав на чемодан, заржал его товарищ, что явно только что проснулся и теперь, поддёрнув висящие на бёдрах шорты, сладко потягивался.

— Вадим, прости, — топталась она у своего чемодана. — Но я всё же не поеду. И настроение не то, и вещи надо домой отвезти. Не знаю, зачем я согласилась.

— Да вещи не проблема, кину в багажник, пусть валяются, — не сдавался Агранский.

— А настроение появится по дороге, — поддержал его товарищ, почёсывая голый подтянутый живот с выразительной дорожкой волос вниз от пупка. — Сейчас девчонки пивка купят, и жизнь сразу наладится.

Но Цапелька (Герман презрительно хмыкнул: придумал же, писака! Но ей странно шло) упиралась, мельком с опаской поглядывая на эти тёмные волосы на животе парня и яркую резинку трусов, в которые она уходила, на расстёгнутую чуть не до паха рубаху Агранского, на полуголых девиц, одна из которых выйдя из магазинчика, капризно надула силиконовые губы: «Ну, мальчики! Не сами же мы будем всё это носить». И те, поссавшие, хоть и не торопились, но всё же послушно скрылись за ней.

— Прости, что из-за меня вам пришлось сюда приехать, ещё в такую рань.

— Да нам всё равно по пути, — уговаривал Агранский. — Катер как раз на этом берегу, у Лёхиных предков на даче, — кивнул он на товарища. — Кстати, знакомьтесь…

И Герман, скорее боясь, что он её всё же уломает, чем наоборот, вышел из своего укрытия. Вышел и встал так, чтобы Софья обязательно его увидела. И был даже уверен, что она не откажется к нему подойти.

Но пока она стояла спиной. Церемония представления всей группы затягивалась и совпадала теперь с переноской пойла и провианта. Но Герман терпеливо ждал.

И дождался…

Её словно стукнули по голове — так она остолбенела. Сначала скользнула по нему взглядом, засомневавшись, но потом… признала.

Он деликатно, словно смущённо позвал её пальцем и отошёл подальше, встал прямо за своей машиной. Удачно я выбрал место, погордился он собой.

— Ну что вы тут решили? — бесцеремонно прервала «переглядку» Германа с Девчонкой одна из девиц. Она открыла банку с пивом, облилась, матюкнулась.

— Ладно, нет, так нет. Пора, — стукнул по плечу Агранского тот, которого представили «Лёха». — Вадик, поехали.

Но расстроенный Агранский сдаваться не хотел.

О чём они в итоге договорились и на чём закончился разговор, Герман не видел — открыв дверь машины, он тормошил на заднем сиденье Аньку: «Вставай. Пора». Щёлкнул ножик, выкидывая лезвие. Когда Анисьев поднял глаза, Девчонка уже послушно шла к нему, подволакивая чемодан, что никак не хотел катиться.

— Герман Михалыч? — остановилась она рядом, не чувствуя подвоха.

— Ну здравствуй, Цапелька, — хохотнул он и подтянул её к себе. Ткнул лезвие в бок: — Если пикнешь — убью.

Она выпрямилась, замерла.

— И лицо попроще, попроще сделай. Улыбайся, деточка, всё же старого знакомого встретила, — утопил он лезвие поглубже, явно достав сквозь одежду до кожи. — А попробуешь привлечь к себе внимание, Данилова твоего тоже убью. Много труда не потребуется — прирезать слепого калеку. Мне терять нечего.

— Что вам надо? — задала она такой глупый вопрос, что Герман непритворно хохотнул.

— Мне? Ничего особенного. Давай, садись в машину. — Он легонько подтолкнул её в салон, беззастенчиво облапив аппетитные ягодицы. — Руки вперёд!

Затемнённые стёкла позволяли скрыть от окружающих всё, что происходило на заднем сиденье. И пока Анька возилась с верёвкой, связывая тонкие запястья Девчонки, как могла, Анисьев приторно улыбнулся Агранскому, который не сводил с них глаз.

— Приветствую, Вадим Ильич, — махнул ему рукой. И деловито зашвырнул в багажник чемодан, словно добрый дядюшка, помогающий племяннице.

Мотор завёлся практически бесшумно. И ещё раз улыбнувшись в открытое стекло внимательно следящему за ним Агранскому, Анисьев чинно выехал с территории.

Инстинкт заставлял его постоянно поглядывать в зеркало заднего вида — нет ли погони. Но кому нужна эта мокрохвостка! И через пару километров довольный собой Анисьев расслабился.

— И тебя, я смотрю, Данилов выставил, — гоготнул он. — Правильно. Кому нужна такая жалкая болтливая сучка. Ну что, довольна? — развернулся он, посмотреть на Девчонку, но та ответила ему не только злой рожей, но и плевком. — Ах ты тварь! — едва удержал он руль, вытираясь. — Анька, ну-ка врежь ей для профилактики.